Сайт
Валерии
Устиновой

Притча о пещере

Представь себе людей как бы в подземелье, в пещере, у которой вход открыт по всей ее длине для света. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что им не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда показывают кукол.

За этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры? Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, они не считали бы, что дают названия именно тому, что видят? И если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, они приписывали бы эти звуки проходящей тени.

Когда с одного из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх — в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. Что он скажет, если кто-нибудь станет уверять его, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он стал видеть правильнее? Если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза и не отвернется он поспешно к тому, что он в силах видеть, считая, что это и в самом деле достовернее того, что ему показывают?

А если кто станет тащить его оттуда насильно, по крутизне, вверх, и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного из предметов, которые мы теперь называем подлинными. Ему потребовалась бы привычка, чтобы разглядеть то, что наверху. Поначалу ему было бы легче смотреть на тени, затем — на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом — на самые вещи. При этом то, что на небе, и самое небо ему было бы легче видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет. И наконец, думаю я, он был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области, и созерцать, каково оно, а не его призрачные отражения в воде или еще где-то.